Тихон Тихонович Пелих родился 26 августа 1895 года, в день памяти святителя Тихона Задонского, в селе Лутицы Харьковской губернии в семье сельского кузнеца. По‐видимому, мальчик при рождении был очень слаб, поэтому его крестили в тот же день. По воспоминаниям о. Тихона, его отец — Тихон Никитович был небольшого роста, очень подвижный и с утра до вечера трудился. Мать, Дарья Ивановна, после рождения близнецов, одним из которых был Тихон, осталась в параличе до самой смерти. Детских игр маленький Тихон не знал, любил играть в священника: «Наденешь на себя тряпья всякого, веревочку привяжешь к кружке (кадило) и начинаешь «богослужение».

Поступив в церковно‐приходскую школу, Тихон учился с удовольствием. «Я любил учиться» — вспоминал он. На выпускном экзамене присутствовал местный помещик — Петр Захарович, который решил взять Тихона к себе на воспитание. «Очень ласково встретили меня у Петра Захаровича жена его, которая расцеловала меня и ребят — Шура, Ляля и Боря. Меня приняли в семью как сына: одели, обули — и вот я, вместе с ними на четверке уезжаю в Харьков на учебу. В Харькове меня отдали в частную мужскую гимназию».

Приемный отец хотел выучить Тихона на врача, но революция и гражданская война помешали этому. В период военных действий Тихон служил в белых частях. В сумятице тех страшных лет он потерял своих близких, и сам он едва выжил. После перенесенной болезни юноша какое‐то время работал санитаром в военном госпитале, откуда в 1920 году его отправили в Пятигорск, чтобы поправить здоровье. Там он подрабатывал в санатории.

В 1923 году Тихон Пелих поехал поступать в Московский государственный университет на агробиологическое отделение педагогического факультета. По прибытии в столицу, Тихон с вокзала направился в церковь (было утро воскресного дня) и попал на богослужение, которое совершал Святейший Патриарх Тихон. Во время литургии, в какой‐то момент молодой человек почувствовал, что ему в преддверии новой, неведомой жизни нужно непременно получить благословение Патриарха. В конце службы, не колеблясь, он вошел в алтарь. Святейший после причастия сел отдохнуть, и тут у его ног оказался незнакомец. Он стоял на коленях и просил благословить его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил, откуда он и как зовут. «Тихон», — назвался молодой человек. «Меня тоже — Тихон», — улыбнулся Святейший. Как вспоминал потом батюшка, в этот момент его заметили иподиаконы и за полы ветхой шинели вытянули из алтаря. А так как все это время он стоял на коленях возле сидящего Патриарха, то на коленях он и «выехал». Отец Тихон рассказывал об этом весело, сам удивляясь своей смелости и тому, что никто не остановил его, когда он направлялся в алтарь. Велика была сила первосвятительского благословения, она хранила Тихона Тихоновича во многих жизненных обстоятельствах: и в студенчестве, и в последующие годы репрессий и войны.

В молодости и в преклонные года, отец Тихон отличался жаждой знаний. Он успешно учился в университете и был в то же время вольнослушателем Московской Духовной Академии: писал работы на богословские темы, изучал церковную историю, апологетику, экзегетику. Углубление в богословие не мешало ему основательно заниматься естественнонаучными дисциплинами. Каждое лето он отправлялся в научные экспедиции и изучал особенности почв засушливых областей Казахстана. Все студенческие годы, несмотря на периодически прокатывающиеся волны репрессий, Тихон был усердным прихожанином московских храмов. Живя в общежитии на Балчуге, он был ночным сторожем и пономарем сначала Марфо‐Мариинской обители, затем храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах, на Большой Ордынке. В это непредсказуемое, тревожное время Тихона Тихоновича узы духовного родства связывали со многими епископами, иереями московских храмов, сестрами Марфо‐Мариинской обители, близкими великой княгини Елизаветы Феодоровны, которую отец Тихон трепетно почитал.

С 1916 года духовником Тихона Пелиха становится протоиерей Вениамин Воронцов — потомственный священник, в дальнейшем — архиепископ Пражский и Чешский Елевферий.

Господь сподобил отца Тихона такой необычайной миссии — хранения антиминсов Марфо‐Мариинской обители. Почти пятьдесят лет он благоговейно сохранял антиминсы храма Покрова Пресвятой Богородицы, освященного митрополитом Владимиром, а также храма в честь Небесных Сил бесплотных и Всех Святых.

В 1928 году в дневнике Тихона Тихоновича впервые появляется запись о том, что ему следует готовиться к принятию священства: «4 февраля. Батюшка отец Вениамин после обедни сказал, что надо взять в Академии программу и готовиться к экстернату на священство. «Все о Вас думал, и, может быть, Господь Вас призывает на это служение».

В 1929 году архиепископ Варлаам в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы посвятил Тихона Пелиха в стихарь.

После закрытия Благовещенской церкви некоторое время Тихон подвизался в храме Святителя Николая в Кузнецах. В 1929 году он окончил университет и стал научным сотрудником исследовательского Института агропочвоведения при сельхозакадемии. Одновременно преподавал математику и физику в железнодорожной школе, а в 1930 году он получил направление на педагогическую работу в Сергиев Посад, где в то время жила семья протоиерея Вениамина Воронцова, а поскольку отец Вениамин несколько лет был в ссылке, Тихон Тихонович взял на себя заботы по воспитанию его малолетних детей.

В эти годы устанавливается особая духовная связь будущего пастыря с обителью преподобного Сергия. Постепенно он входит в круг людей, близких к Лавре, возникает тесное, доверительное общение с ее наместником — архимандритом Кронидом (Любимовым).

Ввиду повсеместно участившихся арестов духовных лиц на протяжении 1936‒1937 гг. отец Кронид предполагал, что и его арест не за горами. И он избрал молодого благоговейного учителя хранителем антиминса из Успенского собора Лавры. Архимандрит Кронид вручил Тихону антиминс со словами: «Храни, он нужен будет».

В Сергиевом Посаде Тихон Тихонович снимал небольшой мезонин на так называемой Красюковке, по соседству с домом, где жили дети отца Вениамина. Хозяйка мезонина была в далекой ссылке, и соседи решили сдать пустовавшее помещение. Третья часть дома (мезонин) принадлежала девице Татьяне Мельниковой. В 1936 году хозяйка мезонина вернулась из заключения в Сергиев Посад, но оказалось, что ее мезонин занят. Соседи объяснили, что пустили пожить скромного тихого учителя. Хозяйка сочла неудобным беспокоить жильца и поселилась у соседей. Будучи по специальности медсестрой, Татьяна Борисовна стала готовиться к экзаменам в медицинский институт. Поскольку у нее не ладилось с физикой, ей посоветовали позаниматься с репетитором и подсказали, что жилец из мезонина — большой знаток этого предмета. Тихон Тихонович действительно помог ей, экзамены она сдала успешно, но учиться не пришлось… Репетитор Татьяны почувствовал, что она — именно тот человек, без которого он не сможет жить. В день праздника Иверской иконы Божией Матери Тихон Тихонович поехал к родителям Татьяны просить руки их дочери. 9 мая 1937 года они обвенчались в Киржаче, где тогда служил духовник Тихона — отец Вениамин Воронцов. С тех пор скромный мезонин в Сергиевом Посаде стал их домом на всю жизнь…

Во время отечественной войны Тихон Тихонович служил в стройбате под Москвой. Питание было плохим, в части процветала «дедовщина»; скудный паек Тихона Тихоновича отбирали служившие в том же подразделении полууголовные элементы. Когда Татьяне Борисовне стало известно, что ее муж лежит в лазарете с тяжелой формой дистрофии, она продала какие‐то еще оставшиеся в доме вещи и купила меда… Поезда ходили редко, сесть на них было невозможно, и Татьяне Борисовне пришлось добираться до Москвы на крышах вагонов. В то же время дети, Катя и Сережа, также были крайне истощены. Как бывшая ссыльная, ни на какую работу Татьяна Борисовна устроиться не могла, и жить им приходилось на скудные пособия для детей и средства, вырученные от продажи и обмена старинных фамильных вещей.

Послевоенный год был для Тихона Тихоновича во многом определяющим. Живя у родственников на «санаторном режиме», он занимался с их детьми физикой и математикой, кого‐то готовил в институт, и, как в былые времена, читал много духовной литературы, обдумывал свою дальнейшую жизнь.

Однажды, во время чтения акафиста Царице Небесной, Тихон Тихонович сподобился чудесного явления преподобного Серафима Саровского. В письме жене он писал: «Проводив тебя, я пришел домой и стал читать акафист Божией Матери со слезами на глазах. Вдруг меня обуял такой внутренний трепет, что я должен был опустить голову наземь, закрыв глаза, и ясно почувствовал, что в комнату нисходят Силы Небесные… Это такой ужас, который не передать словами. Я ясно почувствовал присутствие в комнате преподобного Серафима Саровского Чудотворца. И тут началось самое страшное Таинство исповеди… Преподобный Серафим избрал меня в орудие Промысла Божия…».

В пасхальные дни 1946 года, после двадцатишестилетнего перерыва, в Лавре было возобновлено богослужение. У настоятеля обители архимандрита Гурия было много хлопот: устанавливали колокола, приводили в надлежащий вид Успенский собор. Помимо этого, отцом Гурием овладевало беспокойство, что нет антиминса. Как ни он и никто не подумал об этом раньше, непонятно! А теперь как быть — в такие дни? И тут говорят: «К Вам пришли». Это был Тихон Тихонович Пелих — будущий отец Тихон. На раскрытом отцом Гурием антиминсе было написано: «Антиминс с престола Успения Б. М. Успенского собора Троице‐Сергиевой Лавры». С того дня Тихон Тихонович стал усердным богомольцем возрождающейся обители и установил близкое общение и с новым наместником, и с братией. Татьяна Борисовна взяла на себя попечение о братии и о вновь прибывших монахах, как правило, больных, изможденных, часто прямо из лагерей. Она постоянно хлопотала об устройстве и лечении первых насельников, несколько лет подряд Татьяна Борисовна пекла к Пасхе огромное количество куличей, чтобы хватило на всю братию и даже на всех сотрудников, при этом, не пропускала ни одной службы, ни одной спевки…

1 августа 1946 года, в день памяти преподобного Серафима Саровского Тихон Тихонович был посвящен во диакона и назначен служить в сельском храме довольно далеко от дома. А 26 августа 1947 года, в день своего Ангела, в малом соборе Донского монастыря (обитель была закрыта, храм действовал как приходской) архиепископом Макарием (Даевым), он был рукоположен во иерея. Вспоминает Екатерина Тихоновна Кречетова (Пелих): «На всю жизнь запомнился мне этот день: весь светящийся папа в белом облачении дает крест после литургии у гробницы святителя Тихона, длинная вереница незнакомых людей, берущих благословение у «нового» батюшки, а он — неспешно, истово осеняющий каждого. Помню свое нетерпение: когда же, наконец, можно будет приблизиться к папе? Но вот мы его дождались, идем с ним вдоль монастырской стены, и нам под ноги падают первые осенние листья. А папа теперь не совсем наш… Он — священник!»

Первые годы отец Тихон служил в разных храмах Подмосковья (села Шурма, Шеметово, город Пушкино). Домой он приезжал редко. В 1946 году семья Пелихов познакомилась с архимандритом Вениамином (Миловым), одним из новых насельников Лавры, только что вернувшимся из девятилетней ссылки на Север. До мая 1949 года, времени новой ссылки, он стал духовником всей семьи — родителей и детей. Татьяна Борисовна заботилась об изможденном длительным голодом и болезнями отце Вениамине, искала для него книги… Когда в 1949 году о. Вениамина отправили в очередную ссылку — в Казахстан, эти попечения возросли многократно: пять долгих лет супруги Пелих, рискуя жизнью и благополучием собственной семьи, отправляли одну за другой посылки с крупой, книгами, теплыми вещами, поддерживали отца Вениамина в письмах.

После смерти архимандрита Вениамина (1955 г.) духовным отцом Татьяны Борисовны стал епископ Афанасий (Сахаров), который находился в ссылке в подмосковных Петушках. Однако в 1962 году скончался и владыка Афанасий. И с этого времени до своей кончины Татьяна Борисовна окормлялась у отца Кирилла (Павлова), насельника Троице‐Сергиевой Лавры.

В начале 1950 года митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем отец Тихон был переведен в Ильинский храм г. Загорска.

Когда с 1918 года началось разорение Лавры, центр богослужебной жизни Сергиева Посада переместился в приходские храмы, которые посещались оставшейся братией монастыря. Монахи пели на клиросах. До 1934 года основным храмом братии была Воскресенская церковь в Каличьей слободе. После ее закрытия богослужения продолжались в Ильинском храме. 21 июня 1941 года Совет депутатов города Загорска издал постановление о закрытии последнего действующего храма в городе, однако, утром объявили о начале войны. В Ильинском храме перед иконой преподобного Сергия отслужили молебен «о победе над супостатами». Вопрос о закрытии Ильинского храма больше никогда не поднимался.

Когда на Пасху 1946 года Успенский собор Троицкой обители готовили к открытию, Ильинский храм, как пишет очевидец протодиакон Сергий Боскин, «поделился книгами, аналоями, подсвечниками, свечами, коврами, отпустил регента с хором, звонаря…».

Отец Тихон пришел служить в Ильинский храм несколько позже. Перед ним как бы была поставлена задача создать «благоприятную атмосферу» для нового настоятеля храма протоиерея Всеволода Шпиллера, который должен был вернуться из эмиграции. Отцу Тихону предстояло встретить заграничного батюшку и помочь ему войти в русскую жизнь и русское церковное служение.

Отец Всеволод приехал с семьей в Россию в феврале 1950 года и был назначен инспектором Московской Духовной Академии и настоятелем Ильинского храма. Отец Тихон был назначен сослужителем отцу Всеволоду, которого он, благодаря своей душевности, с первых шагов на родной земле окружил теплом и заботой. Они прониклись взаимным уважением и любовью. Общее служение много дало им обоим, между ними возникли настолько теплые доверительные отношения, что на протяжении всей жизни они трогательно помогали друг другу. И даже скончались почти одновременно, с разницей в несколько месяцев. Когда отца Всеволода через год перевели служить в Москву, он просил патриарха Алексия I назначить на его место именно отца Тихона. Так батюшка стал настоятелем Ильинского храма. Кроме того, Святейший назначил его духовником учащихся Московских Духовных Академии и Семинарии. Сколько будущих пастырей нашей Церкви отец Тихон наставлял, благословлял на монашеский путь, исповедовал, венчал! Его ревностное служение Церкви Христовой было отмечено многими церковными наградами, включая митру. Патриарх Алексий I относился к отцу Тихону с исключительной теплотой. Увидев впервые благообразного и очень древнего, как ему показалось, старца, Святейший со свойственным ему юмором спросил: «Батюшка, не митрополит ли Филарет Вас посвящал?» (имея в виду святителя Филарета). Так за отцом Тихоном и укрепилось прозвище «Филаретовский батюшка». Пастырский авторитет отца Тихона ценила и братия Троице‐Сергиевой Лавры: духовники присылали к нему людей за советом, молодые монахи и послушники обращались за наставлениями.

Вспоминает протоиерей Владимир Воробьев, настоятель Николо‐Кузнецкого храма в Москве, ректор Свято‐Тихоновского Гуманитарного Университета, который познакомился с отцом Тихоном в 60‐е годы: «В Загорске жила одна тайная монахиня. Её звали Нина Николаевна, а в схиме — Мария. Я её знал. Она ходила на исповедь к отцу Тихону, а когда скончалась, отец Тихон её отпевал; я тоже был на отпевании. Это была моя первая встреча с отцом Тихоном. Тогда, помню, я подошел к нему под благословение. Позже я неоднократно ездил в Ильинский храм и был несколько раз дома, исповедовался у батюшки. Отец Тихон удивительно ласково меня принимал и беседовал со мной… Но самое значительное в этих встречах с отцом Тихоном произошло накануне моего рукоположения. Я учился в Семинарии, и, когда нужно было готовиться к принятию сана, полагалось принести справку от духовника, о том, что нет препятствий к рукоположению. Мне очень хотелось получить такую справку от отца Всеволода Шпиллера. Обычно все шли к отцу Кириллу исповедоваться, а мне хотелось — от отца Всеволода. Приезжаю, прошу его об исповеди перед хиротонией. Отец Всеволод подписал мне эту справку, а исповедовать меня не стал, сказав, что исповедовал меня много раз и не обязательно снова исповедоваться. Но накануне хиротонии у меня возникло сильное желание исповедоваться, а поехать к отцу Всеволоду уже не мог, и тогда пошел я к отцу Тихону, даже без всякой надежды: не знал, застану ли его в храме, удастся ли это сделать. Отец Тихон оказался в храме, вернее, в домике, где он жил около храма, когда служил. Он исповедовал меня очень‐очень долго, за всю жизнь. И эта исповедь осталась в моей памяти. Он почти ничего не говорил, почти ничего не спрашивал, но так молился, что было очень легко обо всем ему рассказывать… та исповедь мне запомнилась именно потому, что как‐то душа открылась, и все само вспомнилось, всплыло в памяти, и я смог открыть ему душу…».

Вспоминает Екатерина Тихоновна Кречетова (Пелих): «В нашем доме бывало много духовенства и мирских, самых разных людей и по роду занятий, и по образованию, и по положению в обществе. Приходили и ранним утром, и днем, и даже ночью… Папа никому не отказывал. Особенный наплыв посетителей чувствовался летом, когда, кроме москвичей и местных, в Лавру приезжали богомольцы из дальних городов и весей и останавливались в нашем доме на несколько дней. Бывало, отец Тихон еще не вернулся из храма, а в нашем садике, в беседке, в доме уже толпятся люди — устанавливается очередь… Мама как‐то умела всех принять и занять: одному даст интересную книгу, другого накормит и напоит, с третьим побеседует, посочувствует и успокоит. Если человек торопится, посоветует написать отцу письмо. Можно сказать, что к отцу Тихону ехали и писали со всех концов земли русской… В редкие дни и часы досуга, когда отец Тихон бывал дома и не ждал посетителей, помню его или молящимся или размышляющим над книгой… Летом папа очень любил грозу и всегда старался наблюдать, примостившись в саду под каким‐нибудь кустом, и только встревоженные призывы мамы возвращали его домой. Зимой папу привлекали морозные звездные ночи, иногда он звал и меня «попутешествовать» по мерцающему небу. Он прекрасно знал астрономию и много интересного рассказывал во время таких прогулок, а главное, ему можно было задать любой вопрос и всегда получить ответ, полный духовного смысла… Надо сказать, что он всегда был в курсе всех событий и новостей как церковных, так и общественно‐политических. Следил за всем, что происходило не только в стране, но и в мире. Вспоминается такой эпизод: папа просматривает свежие газеты, именно просматривает, как всегда, схватывает самое важное в данный момент и сокрушенно качает головой, вздыхает и медленно истово крестится. Спрашиваю: «Что‐то случилось?» А он отвечает, что гибнут люди, льется человеческая кровь. Он всегда жил Церковью. Круг церковных праздников был кругом его жизни, а иначе он просто не мог и не умел. Каждый праздник, особенно двунадесятый, он переживал как космическое событие, происходящее здесь и сейчас, и основательно готовился к нему: прочитывал службу наступающего праздника, выделяя особо какую‐то стихиру или прокимен, близкий его сердцу, пропевал его и размышлял часто вслух о таинственном смысле празднуемого события…».

Осенью 1979 года по независящим от него обстоятельствам отец Тихон вышел за штат. Он трагически переживал разлуку с приходом, с храмом, где прослужил тридцать лет. Но батюшка, несмотря на преклонный возраст, сохранял бодрость духа и уверял, что будет проситься служить на любом приходе. Несмотря на 84‐летний возраст и многие недуги, отец Тихон был бодр и силен духом. Он говорил: «У меня еще столько сил, чтобы служить Богу и людям». И Господь возложил на Своего пастыря новое послушание — трудный подвиг старчества.

Вынужденный уехать из Сергиева Посада, отец Тихон стал служить в Храме Покрова Пресвятой Богородицы села Акулово в Подмосковье, настоятелем которого до сего дня является протоиерей Валериан Кречетов, который и пригласил батюшку к себе. Здесь отец Тихон помогал исполнять требы, и, как обычно, множество людей приезжало к нему на исповедь, за советом и утешением.

«Пути Промысла Божия неисповедимы, — делится своими горестными раздумьями протоиерей Валериан Кречетов. — Последние годы жизни отца Тихона — удивительный пример для всех нас. Он много потрудился для Православной Церкви: хранение антиминсов, душепопечительство… Самое главное — безраздельное служение Церкви, как сказано: «Всем сердцем, всею душею, всею мыслию». Он был известен архиереям, Патриарху. Большая часть духовенства, если не сказать, все духовенство, прошедшее тогда Духовные школы Троице‐Сергиевой Лавры, знало его. «Венчальный батюшка» — звали отца Тихона в те годы. Всех, почти всех батюшек венчал отец Тихон… Так вот, после этого, при всем содеянном им, — изгнание из родного храма, в котором он так беззаветно трудился. Когда я узнал, что его как бы отстраняют, я этого не понял. Думаю: «Что же это такое? Как же это может быть?!» Я дерзнул пригласить отца Тихона к себе на приход. Батюшка согласился. Конечно, тут тоже враг приступил. Это так просто не бывает. Потом эти люди поняли свою ошибку». Отцу Валериану пришлось общаться с мальчиком, который видел духовный мир. Причем, ребенок не мог знать этого, так как семья его была не церковная. Он видел Ангелов, видел нечистых. Он говорил, что когда поют «Иже Херувимы…», весь храм наполняется Ангелами, а Алтарь — пламенем: «Там только огонь, там ничего не видно». А об отце Тихоне он говорил: «А этот батюшка — святой. Когда он ходит, с ним все время ходит Ангел. Когда он исповедь принимал, с ним тоже Ангел был. Когда исповедники становились на колени перед ним, то в это время от них все бесы убегали».

У отца Тихона было величайшее смирение и непостижимое терпение. Он все выслушивал, и никогда в нем не было даже тени нетерпения или возмущения. Отец Тихон как бы учил своим примером: все, что мы делаем в храме, и, вообще, если что‐то доброе делаем, то это милость Божия к нам, а не какой‐то наш труд. Он до последнего своего дыхания служил Богу.

Прожив долгую многотрудную жизнь, отец Тихон Пелих скончался 17 июля 1983 года. Незадолго до кончины батюшки в Отрадное приехал протоиерей Владимир Воробьев. Узнав от отца Валериана, что о. Тихон очень плох, они вместе пошли причащать его. Батюшка лежал на своей постельке без сознания. Когда о. Валериан и о. Владимир запели «Тело Христово примите, Источника бессмертного вкусите», батюшка Тихон громким голосом, не открывая глаз, произнес: «Миром Господу помолимся». И дальше сразу: «О свышнем мире…» — и начал произносить мирную ектению. Отец Тихон будто бы ничего не видел, он пребывал в Небесной Церкви. Батюшка причастился таким замечательным образом и потом опять погрузился в забытье. Екатерина Тихоновна Кречетова (Пелих) говорила, что «забытье» отца Тихона было кажущимся: «После ухода отца Владимира и отца Валериана я стала читать благодарственные молитвы вслух, и во время чтения предпоследней молитвы выронила книжку. Пока я ее поднимала, отец Тихон продолжил вслух чтение с того места, где я остановилась». Екатерина Тихоновна, будучи неотлучно с отцом Тихоном в последние дни, засвидетельствовала, что «забытье» не было потерей сознания, это было нечто другое… Им творилась непрестанная молитва до последнего вздоха, временами она прорывалась вслух и батюшка пел «Богородице Дево, радуйся…».

Последние три дня отца Тихона причащали ежедневно. Его последний день на земле был воскресный. С утра, пока совершалась Божественная литургия в храме, отец Тихон не закрывал глаз, ничего уже не говорил, лишь взглядом спрашивал, когда слышал благовест и звон к Евангелию и на «Достойно есть…». По окончании литургии пришел священник со Святыми Дарами и причастил отца Тихона в последний раз, это было в 12 часов дня. А в 15 часов он скончался. Это было 17 июля в канун праздника преподобного Сергия. Парастас накануне отпевания отца Тихона возглавил настоятель Богоявленского патриаршего собора протопресвитер Матфей Стаднюк. Он же произнес надгробное слово, в котором отметил особую любовь отца Тихона к пасомым. Отпевание совершил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий в Покровском храме села Акулово.

Для многих, по сей день чтущих память старца, он был и остается «батюшкой Тихоном», родным, близким, все видевшим наперед, готовым разделить с каждым бремена невзгод, тревог, душевной бесприютности.

Воспоминания современников

Протоиерей Николай Кречетов

В день памяти святителя Тихона Задонского, 26 августа 1995 года, исполнилось 100 лет со дня рождения протоиерея Тихона (Тихона Тихоновича Пелиха), батюшки Тихона. Вспоминая свое детство и всю последующую жизнь, о. Тихон всегда говорил: «Слава Богу за все». А жизнь его была удивительна; Родившись в крестьянской семье, осиротев в шестилетнем возрасте, он по ходатайству приходского священника был взят на воспитание в дворянскую семью, где встретил отеческую любовь и заботу приемных родителей, сестер и брата. В революцию он потерял свою новую семью и спустя много лет скорбел о том, что ничего не знал об их судьбе. В годы гражданской войны после перенесенного сыпного тифа о. Тихон работал некоторое время санитаром при военном госпитале, откуда был командирован в Пятигорск для лечения и работы в санатории в Народном университете. Здесь снова осиротевший юноша встретил добрых людей и местного священника, принявших близкое участие в его судьбе. Он попал в среду образованных и глубоко религиозных людей.

В 1923 году по совету друзей и направлению от Народного университета Тихон Тихонович едет в Москву поступать в Московский государственный университет на агробиологическое отделение. По прибытии в Москву Тихон Тихонович поспешил прямо с вокзала в храм (это было утро воскресного дня) и попал на службу Святейшего Патриарха Тихона. Во время литургии о. Тихон вдруг понял, что ему непременно нужно получить личное благословение Патриарха на жизнь в Москве. И нимало не колеблясь он в конце службы вошел в алтарь, где Святейший, уже причастившись, сидел.

Будущий отец Тихон, встав перед ним на колени, попросил благословить его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил, откуда он и как его
зовут. «Тихон». — «Меня тоже Тихон»,- отвечал Святейший улыбаясь. В этот момент, вспоминал потом о. Тихон, его вдруг заметили иподьяконы и за полы его ветхой шинели удалили из алтаря. А так как все это время он стоял на коленях около сидящего Патриарха, то на коленях и выехал из алтаря. Весело и смущенно смеясь, вспоминал это о. Тихон и удивлялся своей смелости и тому, что никто не остановил его, когда он вошел в алтарь.

Будущий батюшка Тихон так и остался на всю последующую жизнь в Москве и Подмосковье. Через 24 года у гробницы святителя Тихона, Патриарха Московского, в малом Донском
соборе, в день их общего ангела святителя Тихона Задонского, будет хиротония Тихона Тихоновича во иерея. Велика была сила первосвятительского благословения и хранила молодого Тихона Тихоновича во многих обстояниях его жизни и в студенческие годы, и в последующие годы репрессий и войны.

Успешно занимаясь на педагогическом факультете естественных наук 2-го МГУ, он также являлся вольнослушателем Московской Духовной Академии, писал на богословские темы,
изучал церковную историю, апологетику, богословие. Каждое лето проводил исследовательские работы от института ГИЗО в Казахстане. Все студенческие годы живя в общежитии на Балчуге, Тихон Тихонович был прихожанином, и чтецом, и ночным сторожем сначала Марфо-Мариинской обители, которая была закрыта в конце 1920-х годов, затем храма Благовещения Пресвятой Богородицы, что в Пыжах, где в 1929 году был посвящен в стихарь, а после закрытия храма подвизался и в Николо-Кузнецком храме.

Жизнь его в эти годы частично отражена в его дневнике, но о людях, с которыми о. Тихон общался тогда, он почти не писал, а часто рассказывал, даже не называя имен, так как это
были епископы, духовенство разных храмов и сестры Марфо-Мариинской обители, близкие к великой княгине Елизавете Феодоровне, которую о. Тихон трепетно почитал, но не дожил до ее прославления. Многие годы после закрытия обители он хранил антиминсы храмов при Марфо-Мариинской обители: храма Покрова Пресвятой Богородицы, священного митрополитом Владимиром в 1912 году, и храма во имя всех Сил Небесных и Всех святых, освященного митрополитом Макарием Московским в 1916 году. И третий антиминс — храма Марии Магдалины, что в Императорском доме в Никитских сороках в Москве, освященный епископом Трифоном Туркестановым, викарием Московским. Позже
о. Тихону было поручено хранение и антиминсов Троице-Сергиевой Лавры. Речь об этом впереди.

По окончании университета в 1929 году Тихон Тихонович получил направление на педагогическую работу в Сергиев Посад, где в то время жила семья его духовника протоиерея
Вениамина Воронцова, впоследствии митрополита Ленинградского Елевферия. Отец Вениамин рано овдовел, и Тихон Тихонович взял на себя заботу о воспитании его
малолетних детей. В эти годы устанавливается особая духовная связь будущего пастыря с обителью преподобного Сергия. Он общается с людьми, близкими к Лавре, особенно с
наместником ее архимандритом Кронидом, который поручает Тихону Тихоновичу хранение антиминсов Троице-Сергиевой Лавры. В 1946 году при открытии Лавры они были вручены наместнику архимандриту Гурию, о чем можно прочесть в воспоминаниях протодиакона Сергия Боскина. А Тихон Тихонович станет самым усердным богомольцем
возрождающейся обители, и вновь установится близкое общение и с новым наместником, и с братией. Через несколько лет, когда он будет возглавлять Ильинский приход, что напротив Лавры, многие из братии изберут его своим духовником, и так будет до конца его жизни. Но и сам он будет постоянно окормляться у старцев обители преподобного Сергия. И каждую неделю, пока позволит здоровье, один день будет посвящен Лавре. Помолившись у мощей преподобного Сергия, батюшка пойдет в храм, где служат в тот день, и будет помогать на проскомидии, помянет всех-всех — и ближних, и дальних, затем исповедуется у своего духовника и примет исповедь у кого-то из братии, навестит  больных, побеседует с наместником и к вечеру вернется домой какой-то особенно умиротворенный и светящийся. Но вернемся в 30-е годы. В Сергиевом Посаде Тихон Тихонович снимал небольшой мезонин по соседству с домом, где жили дети о. Вениамина. Хозяйка мезонина была в далекой ссылке, и соседи ее решили сдать пустовавшее помещение. Надо сказать, что этот дом в свое время купил для своих духовных чад даниловский архимандрит Георгий Лавров. Третья часть дома — мезонин — принадлежала девице Татьяне Мельниковой, послушнице о. Георгия, которая была с ним в ссылке в Кара-Тюбе и потом до его смерти — в Нижнем Новгороде. В 1933 году она, уже после смерти о. Георгия, была сослана по делу Лавровых в Забайкалье. В ссылке с ней была и другая хозяйка этого дома, Мария Кузьминична Шитова, впоследствии схимонахиня Михаила.

В 1936 году хозяйка мезонина вернулась из заключения и решила поселиться в Сергиевом Посаде, в доме о. Георгия, так как въезд в Москву ей был запрещен, хотя там жили ее
родители и другие родственники. Но, увы, ее мезонин оказался занят. Соседи рассказали, что пустили пожить туда скромного, тихого учителя, немного странного, так как у него,
кроме большого количества книг, ничего больше нет и все свободное время он читает или пишет. Хозяйка сочла неудобным беспокоить такого жильца и поселилась у соседей.

Будучи по специальности медсестрой, она стала готовиться к экзаменам в мединститут, но что-то не ладилось с физикой. И тут подсказали, что жилец из мезонина специалист по физике и может помочь. Он действительно очень помог ей, так, что экзамены Татьяна сдала успешно, но учиться ей не пришлось: ее учитель Тихон Тихонович понял, что ученица его — тот человек, без которого он не сможет жить. И в день праздника иконы Божией Матери Иверская поехал к ее родителям просить ее руки. А 9 мая 1937 года они венчались в Киржаче, где тогда служил духовник Тихона Тихоновича о. Вениамин. С тех пор скромный мезонин дома о. Георгия стал их жилищем на всю жизнь.

Велика сила молитв и слов старца. С юных лет Таня Мельникова тяготела к монашеству и не думала о замужестве. Много раз просила она о. Георгия о постриге, тем более что
почти всех ее подруг он постригал, а ей, улыбаясь, ласково отвечал: «Подожди, деточка, будешь еще матушкой». Через 10 лет после свадьбы Таня стала матушкой, помощницей и
верной спутницей о. Тихона Пелиха до гроба. Вообще о жизни матушки Татьяны Борисовны до замужества можно рассказать много интересного, хотя бы вкратце.

Родилась она 20 января 1903 года в Польше, где служил тогда ее отец, Борис Никанорович, и где они жили до первой мировой войны. Затем жизнь в Царском Селе до 1918 года,
потом в 19-20-е годы Нижний Новгород, где юная Таня под руководством епископа Петра Зверева проводила в епархии занятия по Закону Божию и церковному пению с детьми и
серьезно изучала церковный Устав, настолько серьезно, что впоследствии она знала его наизусть и помогала служащему духовенству в любых условиях и без книг.

После Нижнего семья Мельниковых возвращается в Москву и живет на Остоженке, недалеко от храма Христа Спасителя. Таня становится прихожанкой храма и духовной дочерью
протоиерея Александра Хотовицкого, ныне канонизированного. По его благословению она несет различные послушания в храме, и не только в храме. Основным послушанием Тани и двух ее подруг было носить письма и передачи духовенству, заключенному в московские тюрьмы. В то время нелегко было добиться, чтобы взяли посылку или письмо. Но о. Александр требовал, чтобы добивались, и они это делали. Как потом вспоминала Татьяна Борисовна, много горючих слез было пролито у тюремных немало было произнесено молитв. Им удавалось даже получать ответы от заключенных.

После отъезда о. Александра и проникновения в храм обновленцев Татьяна ушла в Данилов монастырь и попала к архимандриту Георгию Лаврову, с которым впоследствии
поехала в ссылку и служила ему до смерти. Затем вторая ссылка и возвращение в свой дом, дом батюшки Георгия, где ее ждал жених. Очевидно было, что старец благословил Таню
на новую, семейную жизнь, благословил этот брак. Вспоминая рассказы о. Тихона и матушки его о своей жизни, впечатления близко знавших их, можно сказать лишь одно: совместный путь прошли они душа в душу и всегда «едиными усты и единым сердцем» славили Бога и скончались почти одновременно, 1 и 17 июля 1983 года.

Во время второй мировой войны о. Тихон служил в стройбате под Москвой. Из-за слабого здоровья и зрения он не годился на передовую. Вскоре после возвращения домой весной 1945 года Тихона Тихоновича увез к себе родственник-врач, так как жили они очень бедно и голодно. Этот год после войны был решающим для Тихона Тихоновича. Живя у родственников, он занимался с их детьми физикой и математикой, кого-то готовил в институт и, как в былые времена, много читал духовной литературы, обдумывая свою дальнейшую жизнь.

В один из этих дней, во время чтения акафиста Царице Небесной, он сподобился чудесного явления преподобного Серафима Саровского. Это было в первых числах августа 1945
года. Через год Тихон Тихонович был посвящен во диакона, а 26 августа 1947 года, в день своего ангела, в Донском храме он был рукоположен во иерея.

В первые годы о. Тихон служил в разных храмах Подмосковья -села Шурма, Шеметово, город Пушкин,- и дети почти не видели его. В начале 50-х годов он был переведен в Ильинский храм города Загорска — по словам митрополита Николая Ярушевича, для создания благоприятной атмосферы новому настоятелю, которого ожидали в феврале по возвращении из эмиграции. Новым настоятелем оказался протоиерей Всеволод Шпиллер. С первых же дней совместного служения они полюбили друг друга и прониклись взаимным уважением, и, хотя о. Всеволода через полтора года перевели в Москву, общение этих пастырей не прекращалось до самой их кончины, последовавшей с интервалом в 5 месяцев: о. Всеволод скончался 8 января 1984 года.

В 1951 году по ходатайству о. Всеволода о. Тихона назначили настоятелем Ильинского храма. Как рассказывал впоследствии о. Всеволод, это была его личная просьба к Святейшему Патриарху Алексию, и Святейший охотно исполнил ее и, кроме того, назначил о. Тихона духовником учащихся Московской Духовной Академии и Семинарии. Сколько
будущих пастырей и архиереев нашей Церкви он наставлял, благословлял на монашеский путь, исповедовал, венчал. Пастырский авторитет его ценила и братия Троице-Сергиевой
Лавры. Духовники присылали к нему людей за советом в трудных вопросах, молодые монахи и послушники обращались за наставлением.

В доме о. Тихона бывало много духовенства и самых разных мирских людей — и по роду занятий, и по образованию, и по положению в обществе. Приходили и ранним утром, и днем, и даже ночью, и о. Тихон никому не отказывал. Особенный наплыв посетителей приходился на лето, когда, кроме москвичей и местных, приезжали из дальних городов и весей богомольцы в Лавру. Бывало, о. Тихон еще не вернулся из храма, а в садике, в беседке и в доме его уже ждут люди, целая очередь. Вообще можно сказать, что к о. Тихону писали и ехали со всех концов земли русской. Интересен в этом отношении его помянник. Против одного или нескольких имен можно прочесть примечания в скобках: с Урала, или: из Сибири, или: пятигорские, из Киева, Костромы, Печор, Киржача, из Крыма, Владивостока…

Осенью 1979 года, по независящим от него обстоятельствам, о. Тихон вышел за штат и вынужден был уехать из Сергиева Посада. Больно вспоминать, как он пережил эту разлуку с
приходом, с храмом, где прослужил 30 лет, и свой вынужденный отдых. Несмотря на 84-летний возраст и недуги, о. Тихон был бодр и силен духом. Той печальной осенью он не
раз, бывало, скажет: «У меня еще столько сил, чтобы служить Богу и людям». И Господь возложил на Своего пастыря новое послушание, трудный подвиг старчества.

Последние годы жизни о. Тихон прожил при храме Покрова Пресвятой Богородицы, что в селе Акулово, станция Отрадное Белорусской железной дороги. Здесь он по мере сил служил с о. Валерианом Кречетовым, помогал ему в требах. И опять множество людей приезжали к нему на исповедь, за советом, и всех он встречал с любовью. Кроткий, смиренный и ласковый старец батюшка Тихон. Надо подчеркнуть, что о. Тихон скончался, причастившись Святых Христовых Тайн, именно 17 июля. Дело в том, что всю свою жизнь он очень чтил государя и его семью — а это был день гибели царской семьи. И часто о. Тихон говаривал: «Хорошо умереть в воскресенье». И это был воскресный день.

Протоиерей Валериан Кречетов

Жизнь о. Тихона — удивительный пример для всех нас. С самого детства, все зрелые годы он столько потрудился для Православной Церкви, начиная от душепопечительства и до
хранения антиминсов. Его служение Церкви было беспредельным, как сказано: всем сердцем, всей душою, всей мыслию.

Он был известен архиереям, известен Патриарху, известен всем. Большая часть духовенства, если не сказать все духовенство Троице-Сергиевой Лавры его знало. «Венчальный
батюшка» называли его — почти всех батюшек венчал о. Тихон, и меня в том числе.

Я всегда с любовью приезжал к нему, и, когда узнал, что его как бы отстраняют от служения, явно или косвенно, я этого не понял. Думаю: что такое, как же это может быть? Меня
Господь сподобил четыре года служить со старцем о. Сергием, о. Серафимом в монашестве, и мне было достаточно, чтобы только батюшка сидел, ничего не говорил, только бы был. Иметь такую духовную опору — для меня о таком можно было только мечтать, лучшего желать невозможно, и я дерзнул. Господь не раз в жизни оказал такую милость – с о. Сергием, с о. Тихоном; еще о. Федор, старичок такой, к нам в храм приходил, ему было 88 лет, сейчас он уже умер.

Наша повариха как-то рассказала: «Вижу, в алтаре кто-то наклонился с левой стороны, загораживает о. Тихона, как золотистая шубка такая, и крылья как будто». А однажды во
время литургии батюшка голосом серьезным и немного встревоженным говорит: «Кто еще с нами служит?» Я говорю: «Батюшка, как кто?» А он: «Кто еще с нами служит?» Я в
растерянности, не знаю, что сказать. А он показывает на левую сторону: «А кто там стоит?» — «Батюшка, никого».- «А… ну ладно». Наверно, он видел ангела, но я не стал
расспрашивать.

Конечно, это грех большой, что я с таким старцем служил и никогда ни о чем не расспрашивал. Где-то в Прологе рассказывается, как сидели братья и спрашивали старца, а
один молчал. «А ты что не спрашиваешь?» —

«Мне достаточно смотреть на вас». Так и мне было достаточно созерцать. Я помню все эти движения, все манеры, улыбку.Старцы, они такие милые. Я вот болтлив очень, мучаю своих прихожан, подолгу, по часу, проповеди говорю; что там назидательно; они немногословны.

Как-то о. Тихон мне сказал: «У меня грех такой, я очень смеюсь». Бывало, ему что-нибудь рассказывают, а он посмеивается. Видно, те проблемы, с которыми мы приходим,
на самом деле смешны, это мыльные пузыри, которые только глаза щиплют. «Батюшка, у меня такое состояние…» Внучки о. Алексея Мечева (им года по три было) наслушались такого, тоже как-то приходят и говорят: «Ой, у меня такое состояние!..» Видимо, ко всем старцам приходили всегда с «таким состоянием» — вот о. Тихон и не мог, наверное, иногда
сдержаться.

Мне пришлось общаться с мальчиком, который видел мир духовный — видел ангелов, нечистых. Причем семья его совершенно не церковная, и то, что ребенок видел, он
ниоткуда не мог знать. О епитрахили он говорил:»А почему она горит огнем таким, светится, солнцем прямо вся сияет?» Говорил, что во время Херувимской, когда поют
«Иже херувимы», весь храм наполняется ангелами, а алтарь пламенем — там только огонь, там ничего не видно. А об о. Тихоне он сказал: «Этот батюшка — святой. Когда он ходит, с
ним ходит все время ангел, и когда он исповедь принимал, с ним тоже ангел был. Когда становились на колени перед ним, то бесы от них убегали». Вот такие моменты удивительные.

Отец Тихон являл собой свидетельство благодати Божией, данной священству, «немощная врачующия и оскудевающая восполняющия». Годами он был, как Симеон Богоприимец,
претружденный сенью лет. Ему было уже трудно одному служить и причащать. Хотя руки у него были сильные до конца, но глаза слабенькие, и передвигался он с трудом. А
взгляд у него был такой пронзительный и исполненный какой-то силы особой. И конечно, ему было присуще величайшее смирение и терпение непостижимое. Никогда никакого
нетерпения, ни возмущения даже тени не было.

Он давал пример милости Божией, дара Божия нам. Вот мы молимся: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати Тебе Небеснаго Бога Отца».
«Сподоби нас». Отец Тихон как бы учил своим примером, что все, что мы делаем, — это милость Божия к нам, а не какой-то наш труд, упаси Бог. Нет, если ты трудишься, если служишь или исповедуешь, то это тебя Господь сподобляет. Все, что мы делаем ради Бога, или Церкви, или ближнего, — в первую очередь милость Божия к нам. Есть библейская истина, которая звучит так: «Аще добр будеши — себе и ближним твоим», то есть если ты что-то делаешь, то, кому бы ты ни делал, это прежде всего милость и добро самому себе. А «аще зол будеши, един злая пожнеши». Вот этому о. Тихон своей жизнью учил. И какие бы ни были козни диавольские, как диавол ни пытался отвести его от алтаря, от служения, но Бог сильнее — и он всем сердцем, до последнего дыхания служил Богу.

Протоиерей Владимир Воробьев

Первый раз я увидел о. Тихона в 60-е годы, потом по прошествии многих лет услышал о нем от о. Всеволода и, конечно, больше всего от о. Николая и матушки Екатерины и
через них о. Тихона узнал. Неоднократно ездил к нему в Ильинский храм, бывал у него дома, в этом домике о. Георгия. Отец Тихон всегда ласково меня принимал. Но самое
значительное в этих моментах встреч с ним было накануне моего рукоположения.

Я учился в семинарии, и, когда нужно было готовиться к принятию сана, полагалось принести справку от духовника в том, что нет препятствий к рукоположению. Я пошел к о.
Тихону. Он сразу как-то почувствовал, что я пришел исповедоваться. Исповедовал он меня очень-очень долго, за всю жизнь. Вот это осталось у меня в памяти. Он ничего
почти не говорил и ничего почти не спрашивал, но так молился, что было очень легко ему все рассказать.

Обычно на исповеди люди теряют как-то нить, забывают многое, потому что и спешка, и сосредоточиться трудно. А вот та исповедь мне запомнилась, потому что душа как-то
открылась и все вдруг вспомнилось, всплыло в памяти. Я смог все ему рассказать. Он слушал и дал мне заповедь, очень для меня важную, хотя по видимости ничего особенного в ней нет. Он сказал: «Когда будешь служить и готовиться к службе, то никогда не пропускай четвертую молитву последования ко Святому Причастию Симеона Метафраста». Дело в том, что к этому времени во многих молитвословах ее, как самую длинную, стали опускать. И вот я, такой очищенный душой, подготовленный, на другой день пришел на литургию.

А дальше случилось то, что о. Тихона после микроинфаркта отправили за штат. Он вынужден был уехать, так как из своего дома дойти до храма уже не мог. Он очень глубоко переживал свое изгнание. Так ему было горько, но он ни разу никогда никого не осудил и ни на кого не пожаловался, ни разу не посетовал даже на то, как с ним обошлись. Это меня тогда очень поразило. Трудно представить, как человек в такой обиде, в такой беде может никого не осудить. Это просто поразительно.

Потом о. Тихон переехал в Отрадное и там поселился в каменном домике около храма. Я попросил разрешения приезжать к нему. Несколько лет довольно регулярно не
только я, но и другие батюшки ездили к о, Тихону на исповедь в Отрадное.

Достойно того, чтобы отметить, как это бывало. Приезжаешь обычно не с утра, когда у старца еще силы есть, а всегда к вечеру, когда уже кончишь свои дела. Помню, как прихожу к
домику, и у меня дрожь даже: как я о. Тихона попрошу исповедовать, ведь поздно уже. Я боюсь зайти, а, с другой стороны, иной возможности нет. Вхожу в дверь, и тут встречает меня Коля Архипов, который тогда батюшке помогал, и говорит: «А, вы исповедоваться? Пойдемте, пойдемте». Я отвечаю: «Подожди, как батюшка себя чувствует?» — «Батюшка? Ничего, хорошо. Он сейчас кушает».- «Ну тогда подожди, пусть он покушает». Коля, не обращая на меня внимания: «Батюшка, о. Владимир приехал исповедоваться». И о. Тихон тут же вскакивает из-за стола и: «Батюшка, батюшка, пойдемте исповедоваться». Я говорю: «Да вы покушайте, батюшка». А он: «Нет, нет, я не хочу, я уже закончил». И уговорить его было невозможно, чтобы он до конца досидел за столом с матушкой своей. Он все бросал сразу и шел в комнатку к аналою на исповедь. С таким удивительным терпением, кротостью и любовью он исповедовал, так легко было у него исповедоваться — до слез; всегда удивительно благодатно.

Я помню из этих исповедей несколько моментов. У меня тогда дети были маленькие, и мне приходилось каяться, что я раздражаюсь на них иногда и кого-то из них накажу в
раздражении. Отец Тихон как это слышал, он чуть ли не всплескивал руками и говорил: «Ну как же можно, как можно! Ведь это ангелы! Как же можно на них раздражаться!» Он с
таким искренним ужасом это говорил, не упрекая меня, что в значительной степени меня отучил — такой ужас перед грехом останавливал.

Еще помню один случай, как о. Тихон стал вдруг просто умолять и просить меня быть вместе, быть дружным с другими батюшками, чтобы мы только друг друга не бросали.

Потом уже самые последние недели жизни о. Тихона. Мы все очень беспокоились, зная, что он стал чувствовать себя плохо, ослаблен. Ему было так плохо, что он собрался умирать и матушке сказал: «Матушка, я умираю». А Татьяна Борисовна сказала: «Как умираешь? А я-то на кого останусь?» И батюшка тут же сказал: «Все, все, я не умираю…» Ему стало лучше, он поправился, встал и свою матушку пережил на две недели. Похоронил ее и после этого только скончался. Это было такое его удивительное дерзновение к Богу.

Старчество — это совершенство. Это самый высокий подвиг и самое высокое служение, служение совершенных. И о. Тихон во всем изъявлял свое удивительное совершенство.

Один раз он мне счастливо пожаловался со своим детским, замечательным смехом: «Вы знаете, батюшка, на этом приходе такие грешники. Я за всю свою жизнь в Ильинском храме
таких грешников не видел. А здесь такой грешный приход…» Как будто он не понимал, что к нему едут не только из Москвы, но и со всех концов исповедоваться — именно к нему едут.

Бывало, когда заходишь в храм в Отрадном, в главном приделе идет литургия, а в боковом полно народу — и не увидишь, что там происходит, только заметишь: о. Тихон, а перед ним кто-то на коленках на ухо шепчет свои грехи — и так без конца. Иногда только о. Тихон встанет и молча, ничего не говоря такими шажками идет в алтарь. Зайдет в алтарь к престолу, помолится и идет обратно. И что-то чудесное происходит после его молитвы.

Отец Тихон поражал больше всего своей кротостью, своим смирением, радостью своей. Он каждого человека принимал радостно, как своего родного — независимо от того, кто это
был. И так к нему было легко подойти, не чувствовалось никакого расстояния между собой и им. Он удивительно был открыт ко всем людям, в каждой душе видел бесконечную
ценность. Каждый, кто к нему приходил, чувствовал его удивительную любовь. Это всегда поражало меня.

И последнее, что мне хотелось бы вспомнить, это как я приезжал незадолго до кончины батюшки. Спрашиваю: «Ну как о. Тихон?» А о. Валериан говорит: «Батюшка совсем плох,
он лежит без памяти в домике, надо пойти его причастить. Пойдем вместе». И мы вместе идем с чашей причащать о. Тихона. Входим в его комнатку, батюшка лежит на постельке
своей без сознания. Отец Валериан говорит: «Отец Тихон, батюшка, мы вот пришли вас причащать». Батюшка не реагирует совсем. Мы трогаем его за плечо, осторожно так,
думаем, может, он очнется, но он так и не приходит в сознание. Что делать? Причащать без сознания опасно, человек может подавиться как-нибудь, не проглотить Святые
Тайны. Отец Валериан говорит: «Давай будем молиться». Мы запели: «Тело Христово приимите, Источника Безсмертнаго вкусите». И как только это запели, о. Тихон, не открывая глаз, громким голосом: «Миром Господу помолимся. О свышнем мире…» — и дальше ектинью стал говорить. Было такое впечатление, что он нас не видит и молится уже в Небесной
Церкви. Как будто нас и нет даже, а здесь Святые Тайны и он служит. И он причастился, конечно, потом опять ушел в забытье. Еще мы соборовали о. Тихона перед кончиной его.

А потом пришло сообщение, что батюшка скончался. Помню, как приехал я вечером в Отрадное, и было чувство непередаваемое благодати такой везде разлитой. Удивительное
состояние благодатности и тишины. И конечно, скорбь разлуки всегда бывает в таких случаях, но скорбь как бы полностью поглощалась благодатной радостью. Чувствовалось,
что Господь принял душу Своего праведника.

Протоиерей Димитрий Смирнов

Я только с третьей попытки сумел познакомиться с о. Тихоном Пелихом. Отец Владимир исповедался у батюшки, и такая, видно, радость у него была, что он со мной этой радостью
захотел поделиться и меня тоже к нему посылал перед хиротониями дьяконской и священнической, которые довольно близко друг от друга отстояли, но каждый раз неудачно: один раз о. Тихона не было, а второй раз, кажется, не пустили к нему — в общем, это не случилось. А потом о. Тихон переселился в Отрадное, точнее, его попросили оставить Ильинскую церковь.

Тогда мне совсем невозможно было понять, что это значит, когда настоятеля изгоняют, после того как он 30 лет прослужил в храме. Я помню, моя жена наблюдала в Отрадном
такую сцену: вошел молодой мужик, увидел, что о. Тихон исповедует народ, и сказал: «Неужели этот дед что-нибудь соображает?» Поэтому у сослужителей о. Тихона вполне могло
быть такое ощущение: он старый, немощный, как он может храмом управлять? Столько дел, а тут старичок, который еле ходит, понятно, что надо его на пенсию. Ну а когда oтправили на пенсию, то возник вопрос, что он здесь живет, ехал бы себе домой — только место занимают, он да матушка. И как бы естественно было с точки зрения человеческой о. Тихона выпереть, а с точки зрения Божественной это, конечно, была какая-то страшная несправедливость и скорбь.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. В Загорск, наверное, не наездились бы, а Отрадное — это было «Отрадное». Был и сейчас есть такой храм, где
не чувствуешь мрака нашей обычной жизни. Там атмосфера была особенная, а тут еще и о. Тихон появился.

К этому времени о. Таврион, к которому я ездил, уже умер, и о. Тихон в некотором смысле очень его напоминал, потому что от него тоже любовь излучалась. Но о. Таврион был такой, что к нему страшно подойти, а к о. Тихону не только что не страшно, но не было никакого препятствия, к нему как шоссе шло — как будто он твой самый закадычный друг, хотя он иногда смирял.

Я прямо слышу, как он читал молитвы: какое-то слово неправильно скажет, пропустит и потом тут же исправится, потому что говорить ему было трудно. То, что апостол Павел
сказал: «Сила Божия в немощи совершается», в о. Тихоне было совершенно наглядно видно. Он был сосуд хрупкий, очень нежный, а благодать Божия в нем клокотала, как в
некоем котле. И что еще похоже было: о. Таврион никогда вперед не глядел, всегда глаза долу, а так, глазом стрельнет, и в этом взгляде как будто Небо открывалось. И у о. Тихона
было так же. Если удавалось с ним рядом служить, то казалось, не на земле, а на Небе находишься, но в то же время было совершенно не страшно, а как-то даже весело.

И вот еще чем хотелось бы поделиться. Батюшка открыл очень важную вещь — что такое жизнь семейная. Обычно старцы — монахи, и о. Тихон, будучи семейным человеком, к концу
жизни тоже хотел монашество принять, но матушка не благословила, а он был у нее в таком редком послушании. Как он любил свою супругу! В этой любви к Татьяне Борисовне
как в капле воды отражалась любовь его и к Богу, и ко всему миру.

Святые отцы рассматривали христианство как искусство, великое художество. Вот пианист играет и как бы говорит: смотрите, как я умею. Или художник: три мазка — и такие
бездонные вещи открываются. Христианство — это тоже искусство, и о. Тихон был величайший мастер христианского делания. Он никого ни в чем не уговаривал, не учил особенно
никогда, но просто показывал: смотрите, как это делается; любой человек на моем месте давно бы с ума сошел, а вот видите, мне и легко, и весело, и счастливо. Он все делал с
величайшей легкостью — это великое мастерство его духовного молитвенного делания.

Чтобы вернуть о. Тихона с Неба на землю, его нужно было как-то звать. Он весь был погружен в небесную жизнь и оттуда возвращался к нам — это ощущение было совершенно
явственным. Вот исповедуешься, и он: «Батюшка, а как вас зовут-то?» — вроде и забыл, кто перед ним, а потом: «А… ну как там Маша?» — тут же включался.

В то же время он эту разницу между ним самим и теми, кто к нему приходил, как бы пухом выстилал, и совершенно граница не чувствовалась. Было очень легко брать его ручки целовать, они совершенно незабываемо благоухали. У него вся плоть источала радость. Потом он был и почти слепенький, и не слышал иногда, то ли от естественной глухоты, то ли от погруженности в молитву.

Обычно волнуешься, чтобы не оказаться в перерыве между электричками, но он всегда, не глядя на часы и не зная расписаний, отпускал так, чтобы ты не спеша подошел, взял
билет и тут же электричка подошла. Всегда как-то лень это расписание выяснять — и народ стал «халтурить», полагаться на о. Тихона, думая, что он все обеспечит. И он так легко
обеспечивал — скатертью дорожка, все так замечательно, с такой любовью.

У него была к нам любовь, как к собственным малым детям. Бывало, спрашивает: «Батюшка, сколько вам лет-то? Тридцать?! Такой молодой, а уже Церкви служит! Надо же,
какая радость!» (он сам пятидесяти лет был рукоположен). Как он любил Церковь Божию и церковную жизнь! Он ее как бы всю обнимал, всю понимал, всю пронизывал взором, всю чувствовал. И через него шло научение, понимание того, что такое жизнь церковная, что значит молитва, потому что очень легко было смотреть, как человек молится, и понятно, как надо молиться.

У меня стоит перед глазами один очень важный эпизод. Как-то о. Валериан в конце службы говорит: «Пойди причасти батюшку». Прямо с чашей выходим туда, в домик, где был о. Тихон. Он с утра встал, собрался в храм, а матушка ему говорит: «Не ходи, побудь со мной» — и батюшка остался. И вот о. Тихон взял плат, чашу и стал перед чашей прямо при мне исповедоваться Господу в своих помыслах. Для меня это был опыт уникальнейший, я присутствовал при том, при чем, видимо, обыкновенному человеку
нельзя присутствовать, но о. Тихон иногда этим пренебрегал. Помню, одного мальчика, который приходил к нему, он поставил прямо перед престолом в алтаре на колени. Потом мальчик меня спросил, что это значит, а я ему: «Наверное, будешь священником». Так оно, конечно, и случилось.

И вот о. Тихон исповедовался, и было так, наверное, как на горе Фавор, когда Господь беседовал с Моисеем и Илией. И этот домик сыренький, и обстановочка убогая, диванчик — все исчезло: только чаша и о. Тихон, со своими глазами, которые мир земной еле видели, а мир небесный созерцали во всей полноте. Он говорил с Господом сильным и отчетливым голосом и потом причастился. Было очень важно это посмотреть, подсмотреть — не своевольно, слава Богу,- таинственную жизнь таких людей, ради которых этот мир еще существует.

Еще про любовь его к матушке. Одно дело ощущать, что человек любит, что он наполнен любовью и в нем нет никакого лицемерия, а другое — как это все совершается в деле, действенная любовь. Вот больная матушка, и он ради нее, ради ее просьбы, лишь бы она была в покое готов даже не пойти на службу, хотя для него церковь — это было все, как
для человека, который воплощал в себе жизнь церковную во всей ее глубине.

И последнее, о Коле Архипове, которого сегодня упомянули. Как все мы, молодые люди, начитавшись книжек, он возымел мечтание у какого-нибудь старца быть в послушании. И
Господь дал ему такую возможность: три года он был при о. Тихоне постоянным келейником. Это тоже удивительно — в наше время. А он захотел всем сердцем и через о. Тихона это получил — быть при нем служкой. Такое вот совершенно необыкновенное дело.